Рядовой Михаил Ашихмин. 1926 года рождения. Мой отец. После войны он окончил институт и получил офицерское звание. Но всегда считал себя рядовым. Сколько себя помню, 9 мая мы с отцом ходили на местное кладбище и клали цветы к братской могиле погибших в Великой Отечественной. Эту традицию он продолжил со своей внучкой… Его похоронили на этом же кладбище. 15 лет его нет с нами. Но каждый год мы с дочкой несем цветы на его могилу и на ту, братскую… Наша с ней традиция – стакан с водкой, накрытый ломтем черного хлеба. Боевые 100 грамм, которые мы оставляем на этих могилах. Вначале это делали только мы, а потом эту традицию подхватили и другие. Это не центральное кладбище. И возле памятника нет помпезных официальных возложений цветов. Здесь настоящая память и любовь…
Эту статью про отца я написала около 8 лет назад. Ее не раз публиковали в местной прессе, несколько лет назад выкладывала я ее и на форуме. И все же – еще раз…
"Сейчас, когда его внучке чуть больше лет, чем было ему, когда он попал на фронт, я понимаю, каким же он был еще мальчишкой.
В представлении моего поколения – ветеран Великой Отечественной это убеленный сединами пожилой человек, умудренный жизненным опытом. А ведь многим из них не было даже восемнадцати, когда они с оружием в руках шли защищать Родину. Во время войны отец был пехотинцем, вторым номером к пулемету «Максим». Рассказывать о тех годах он не любил. Иногда, на 9 Мая, он вспоминал какой-нибудь эпизод. Но как-то без пафоса, совсем буднично звучали его рассказы.
Я приведу некоторые из его воспоминаний. Они – о военных днях пехоты – царицы полей. Мало кто из пехотинцев смог дойти до Берлина. Личный состав батальона мог поменяться за неделю. Многие из них не были награждены даже посмертно – так короток был их путь по дорогам войны. Сотни тысяч остались от Москвы до Берлина в безымянных братских могилах. Отец говорил, что ему повезло, когда его тяжело ранили, а то до Победы мог бы и не дожить.
Когда им, «желторотикам», выдали оружие, вышел казус. Винтовки образца 1905 года (а шел уже 1944-й) у некоторых новобранцев с одной стороны торчали над головой, а с другой — волочились по земле. Поэтому винтовки сменили на автоматы.
Американские «союзнические» ботинки из свиной кожи, казавшиеся такими привлекательными, после первого же марша все старались опять поменять на родные кирзовые сапоги. А правильно наматывать портянки новое пополнение учили те, кто уже успел повоевать. Отец с трудом понимал, как в армии может существовать дедовщина. Старослужащие во время войны, наоборот, опекали новичков, как могли.
Вспоминал, как из трофейного масла они пытались испечь блины, по-мужски рассудив, что дома их матери брали молоко для этих целей только из экономии.
С улыбкой рассказывал, как спали по очереди прямо на ходу, на марше. Как-то впереди на дороге лежало бревно. Один из солдат, который шел и дремал, увидел это бревно еще до того, как его сморил сон. Рота свернула с основной дороги и солдат, направляемый товарищами – тоже. Но через некоторое время на ровном месте во сне он высоко поднял ногу, чтобы перешагнуть несуществующее бревно. Проснулся от хохота однополчан.
Конечно, не все рассказы были такими забавными. Вспоминал отец об эшелоне слепых солдат, которых везли в тыл. Отступавшие гитлеровцы оставили на станции метиловый спирт в цистернах под видом этилового. Из тех, кто пил, если не умер, то ослеп навсегда.
Крови во время атак было много. Но самым страшным воспоминанием для него осталась жуткая картина, которую довелось увидеть в одном из польских городов: расстрелянные женщины, старики и дети с немецкой педантичностью уложенные головами к центру круга, этаким страшным цветком смерти.
С тяжелым ранением отец попал в госпиталь. Уроженец Читинской области, там он впервые услышал украинскую песню, которая впоследствии стала колыбельной для его дочери и его внучки. Пел эту песню ему, восемнадцатилетнему мальчишке с простреленной в двух местах ногой и раздробленной стопой, уже пожилой, тоже раненый украинец. Пел, когда парнишке было уж совсем невмоготу, пел, чтобы убаюкать, успокоить боль. Отец после войны всю жизнь прожил в Украине, так и не выучив украинского языка. Но в самые трудные минуты именно слова той украинской песни приходили на помощь, хотя нет в ней ни тайного смысла, да и каких-либо за душу берущих слов тоже нет.
«По-за лугом зелененьким,
по-за лугом зелененьким
Брала вдова льон дрібненький,
брала вдова льон дрібненький.
А Василько сіно косить,
а Василько сіно косить
Тонкий голос переносить,
тонкий голос переносить…»
Эту песню он пел мне, когда я болела, и эту песню тихо пела ему я, когда провожала в последний путь.
А ведь сколькие из подданых Ее величества Царицы полей легли в сырую землю не только не дождавшись рождения детей, но даже не успев ни разу поцеловаться с девушкой. Скольким последней песней был свист пули или рев снаряда. Скольким...
Вечная память вам, пехотинцы..."
Записан